Минский приход иконы Божией Матери "Всех скорбящих Радость"
В последнее время в разных храмах появляется пока ещё необычная для многих традиция – пение прихожанами всей службы. И пусть не всегда легко привыкнуть к тому, что хора нет, а вместо хора – мы с вами, всё же новое явление становится всё популярнее. В минском Петропавловском соборе народное пение появилось около 15 лет назад при очень любопытных обстоятельствах. Об этом, а также о том, насколько важно народное пение и как его организовать – в разговоре с протодиаконом Максимом Логвиновым, клириком Петропавловского собора. - Расскажите, пожалуйста, как в соборе, где вы служите, появилось народное пение.
- Это довольно курьёзная история. Я составлял расписание для наших хоров, и одному из наших регентов, видимо, это расписание не подошло, у её хора не получилось быть на службе. Я как раз тогда участвовал в ранней воскресной службе.
Прозвучал возглас "Благословенно Царство!", и неожиданно после него – пауза: секунда, две, три… Я оборачиваюсь и вижу, как на хорах псаломщик, который прочитал перед Литургией Часы, разводит руками, дескать, никого нет. Тогда я прямо спросил у людей: споём "Господи, помилуй!"? Люди кивают. И тогда мы спели "Господи, помилуй", "аминь", Великую ектению. Наверху по-прежнему никого не было, и я спросил – споём первый антифон? – Споём! Так в итоге всё и спели.
Этот псаломщик потом спустился и мы с ним вместе пели то, что люди ещё не знали, например, Херувимскую, "Милость мира". А потом, когда закончили, как раз на вторую службу приехал наш отец-настоятель. К нему подбегают наши прихожане с ранней Литургии, говорят про прошедшую службу – как здорово, как нравится! И тут я вижу, как отец-настоятель меняется в лице. Но людям настолько понравилось такое пение, что удалось убедить отца-настоятеля, и он попросил благословение владыки организовывать народное пение постоянно. Сначала пели только на ранней службе, а потом стали и на поздней, так и поём до сих пор.
- Как часто, на ваш взгляд, в Русской Православной Церкви встречается народное пение?
- Оно распространено в маленьких деревушках, где хор и приход – это синонимы. В таких хорах поют, может быть, несколько пожилых дам, и они составляют костяк прихода.
Масштабные богослужения с народным пением встречаются редко. Когда-то эта идея обсуждалась, в том числе она звучала и на Поместном соборе 1917 года, а перед этим и весь Исаакиевский собор так пел – а это четырнадцать тысяч человек.
- Наверное, в таких больших храмах это организовать труднее?
- Не думаю, что труднее. Как музыканты говорят, нет людей совсем без слуха. И у нас как-то же получилось быстро это сделать. Отец-настоятель благословил, сразу сделали книжечку с текстами для пения, быстро сработали. Почти в неизменном виде эта брошюрка и используется, добавили только ирмосы Пасхи, кондаки Великого поста.
- С какими трудностями может быть связан переход на народное пение?
- У нас никаких трудностей не было, просто хор не пришёл, и мы всё спели с народом. Был другой опыт на наших молодёжных мероприятиях, которые всегда сопровождаются народным пением, потому что наше молодёжное движение по большому счёту выросло из Петропавловского собора. И как-то раз, это было в Ракове, мы пели народным пением не обычную Литургию, а службу на Преображение. Там другие антифоны и немного другой строй службы. Но ничего страшного, подготовили раздаточный материал, провели несколько репетиций, попросили прихожан подпевать и всё вышло нормально. Если человек представляет себе, что должно быть, то довольно легко всё получится.
- А насколько канонично народное пение?
- Те церковные правила насчёт пения, которые у нас есть, касаются в основном народного пения. Например, существует такое знаменитое козлогласование, когда кто-то стоит на храме и вдруг во время службы начинает неприятно визжать и завывать, и его нужно призвать к порядку. Это явление не может касаться профессиональных хоров, потому что козлогласовальщика туда и не возьмут.
Конечно, с народного пения всё начиналось. Просто впоследствии начали появляться более сложные богослужебные структуры – кондакарное пение, каноны, и это уже всем народом не спеть. Сейчас, может быть, и можно подготовить раздаточный материал, но в то время – однозначно нет. Пели только то, что люди знали наизусть, а они знали, как правило, куплеты, которые сейчас мы называем тропари, и, конечно, псалмы как основу и частного молитвенного правила, и богослужения.
Народное пение – это нормальное явление, это скорее хоры – явление ненормальное.
- В чём плюсы и минусы народного пения по сравнению с хором?
- Хор более мобильный: что им не дашь – они всё споют. С народом мы несколько лет вечером по субботам собирались на спевку и учили мелодии прокимнов, тропарей. Сейчас уже в этом нужды нет, все уже знают эти напевы. А с хором можно быстрее – дал ноты и всё быстро спели.
Но, конечно, в хор сейчас приходит очень много людей, далёких от веры. Они приходят просто попеть, а может даже и просто подзаработать. Они не участвуют в богослужении, им всё равно, как их пение прозвучит. Музыкальная сторона, безусловно, волнует профессионалов, а молитвенная – не очень.
Самый большой плюс народного пения – то, что все люди участвуют в богослужении. Мы и так выставили всех этих людей, которые должны все быть вокруг Престола Божьего, в зрительный зал. Они у нас теперь зрители, а не участники. А так хоть частично человек понимает – я тоже участвую в богослужении, я тоже совершитель этой службы, а не только зритель. Так ведь и должно быть, и, может быть, догматически образованные прихожане это понимают. Но, наверное, народное пение лучше всего даёт возможность ощутить это на практике. Есть в этом какое-то единодушие.
Очень роднит строевая песня, и наше пение, наши антифоны тоже выросли из чего-то подобного, из византийских процессий.
- Наверное, это полезно и в плане понимания богослужения?
- Безусловно, когда люди поют, они знают слова службы. Даже если человек просто приходит, следит за службой по книжке и пытается подпевать, он поймёт гораздо больше, чем если будет только слушать божественный хор. Хотя, конечно, эстетическая сторона страдает. Народное пение не может быть таким стройным, красивым, музыкальным, как пение хора, хотя бывают и такие хоры, что лучше бы народ пел.
- Реально ли ввести народное пение во всех православных приходах? Стоит ли это делать?
- У нас народное пение только на воскресных Литургиях. Может быть, на многих приходах, где служат только в воскресенье, это и оправдано. Но, безусловно, нужен человек, который бы этим занимался. Если есть такой человек, который способен это сделать, может быть, и стоит об этом подумать.
Но должна быть сложившаяся община, когда люди друг друга знают и постоянно ходят в этот храм. Когда приход – перекати-поле, организовать народное пение будет сложно.
На самом деле, для настоятеля небольшого храма это будет хорошим решением в экономическом плане. Маленькие приходы только на оплату хора и работают, надо же что-то им дать. В связи с расцерковлённостью многих хоров это воспринимается не как благодарность, а как заработок. Наверное, это неправильный подход и надо что-то менять. В плане хоров нам много есть над чем работать, и, может быть, народное пение тут будет хорошим решением.
Всенощное бдение, где множество изменяемых песнопений, безусловно, народ не споёт.
- Пробовали такое организовать?
- Дело не в этом, там ведь столько стихир. Мы не пробовали, но думали над этим. Думали поставить большой экран, может быть, несколько, и на них проецировать текст. Но тогда надо учить все гласы, напевы. Грекам было проще – напевы родились из их народных мелодий, которые у них были на слуху. Если мы сейчас начнём петь "Единородный сыне" на мелодию "Ой, мороз, мороз", то люди мелодию тоже быстро подхватят.
А ведь есть ещё и сложные уставы. И в каждом храме все эти вещи может хорошо понимать один-два человека, те, кто непосредственно составляют службу. Но для того, чтобы всё это петь, людям придётся самим соображать, что за служба сегодня – обычная, полиелейная, славословная… Когда я учился в семинарии, я литургику ненавидел. Такой был у нас подход к литургике: на весь класс был, может быть, один человек, который пел и читал на клиросе. А сейчас я понимаю, что это самое интересное и самое хорошее, что может быть.
